Глава V. ОБРЕТЕНИЕ ЖЕЛАННОГО

1


 Узрела царевна сожжение Камы, 
 Узрела царевна неистовство Шивы, 
 Узрела погибель заветной надежды 
 И тщетной своей красотой погнушалась.

Иной красоты пожелала царевна,

Иной красотой награждается подвиг;

Ценой дорогой обретешь, не иначе,

Такую любовь и такого супруга.

 Подвигнута вечной своею любовью,
 Подвижницей стать пожелала царевна;
 В слезах обнимала царевну царица.
 Обету дочернему скорбно противясь:

"Тебе бы домашним богам помолиться!
 Не вынесешь подвига, нежная телом!
 Опасно цветку даже крылышко птичье,
 Выносит он разве что крылышко пчелки".

 Однако незыблема воля царевны, 
 Поэтому все уговоры напрасны. 
 Стремление вечное кто превозможет, 
 Кто вверх по течению воду направит?

 К царю посылает наперсницу дева
 И просит отца, непреклонная духом,
 Обитель ей выделить в девственных дебрях,
 Где будет увенчан победою подвиг.

 Решеньем дочерним доволен родитель; 
 Она, получив от отца разрешенье, 
 Достигла вершины, где жили павлиньи 
 Вершиною Гаури горы гордятся.

 Царевна решительно сбросила жемчуг, 
 Враждебный, бывало, сандалу на персях; 
 Корою неласковой, красной, как солнце, 
 Высокие груди себе натрудила.

 И в спутанных прядях без всякой прически
 Осталось лицо несказанно прекрасным;
 Не только в круженье пчелиного роя,
 Во мхах ослепительный лотос прекрасен.

 И, пояс тройной травяной надевая,
 От боли подвижница затрепетала,
 И молча страдала, и молча терпела,
 Себе натрудившая поясом бедра.

^* (Аскеты надевают пояса, сплетенные в три нитки из особой травы.)

 Рука неустанная, верная четкам, 
 Хоть ранены пальцы травою священной,
 Забыв притирания, мяч позабыла,
 Который от персей отпрыгивал, красный.

 Бывало, красавицу ранят на ложе 
 Цветы, покидая порою прическу; 
 Теперь в изголовий руки-лианы, 
 На голой земле восседать подобает.

 И, свой тяжелейший обет соблюдая, 
 Царевна в лесах отдала на храненье 
 Лианам богатство движений прелестных, 
 Смущенные взоры застенчивым ланям.

 Свои деревца на заре поливала, 
 Как будто кормила десятки младенцев,
 И первенцев этих любила не меньше,
 Чем сына родного потом полюбила.

 Довольные скудным лесным угощеньем, 
 К ней лани ласкались, пугливые гостьи, 
 Глаза ненаглядные в трепете взоров 
 С глазами царевны сравнить позволяя.

 Как носит кору вместо тканей тончайших 
 И как, неустанная, жертвы приносит, 
 Взглянуть приходили премудрые старцы; 
 Не ведают возраста мудрость и святость.

 Враждебна врожденной вражде добродетель, 
 Которая в дебрях пречистых царила: 
 Плодов не жалели деревья прохожим, 
 Священному пламени рады растенья.

^* (Под влиянием аскезы Парвати природа вокруг нее преобразилась.)

 Однако подобные подвиги тщетны, 
 Желанное все-таки недостижимо; 
 Суровее прежнего стала царевна 
 Смирять беззащитное нежное тело.

 Царевна, бывало, играть уставала, 
 Подвижница в подвигах неутомима; 
 Как золото лотосов, дивное тело; 
 Оно безупречно; и нежно и прочно.

 На солнце четыре костра зажигала 
 И в зной среди них неподвижно сидела,
 С улыбкой сидела, нежнейшая в мире,
 И, не отрываясь, глядела на солнце.

^* (Здесь изображена так называемая "аскеза пяти огней", предписываемая, например, "Законами Ману" (VI, 23).)

 И, солнцем палимое неутомимым, 
 Лицо хорошело, как царственный лотос,
 И разве что возле очей удлиненных
 Наметились еле заметные тени.

 Постилась она и при этом питалась 
 Небесною влагой^* и лунным сияньем; 
 Жила, как деревья живут вековые, 
 Которым неведома пища другая.

^* (Небесною влагой...- Имеется в виду прежде всего роса.)

 Огнем опаленная неугасимым^*, 
 Палимая жаром костров разведенных, 
 Впервые в году окропленная с неба, 
 Дымилась она, как земля, истомившись.

^* (Огнем опаленная неугасимым - то есть солнцем. В строфах 23-24 муссонный дождь проливается на иссушенную аскезой Парвати.)

 Ресницами пойманы, губы поранив, 
 На персях высоких дробились дождинки. 
 И, три ненаглядные складки минуя, 
 В глубокой ложбинке скрывались нескоро.

 На голых камнях, без покрова и крова, 
 Заснувшую в ливень под ветром холодным, 
 Бросая на спящую молнии-взоры, 
 Подвижницу видели зоркие ночи.

 Зимою в студеной воде застывала,
 И ветер и снег выносила во мраке,
 Всю ночь сострадая тоскующим птицам,
 Которые жалобно плачут в разлуке.

 Ночами, лицом благовонна, как лотос, 
 Блистая во тьме лепестками-устами, 
 Воде в изобилии лотосов мерзлых 
 Являла подвижница подлинный лотос.

 Опавшей листвою питаться - заслуга 
 Для тех, кто себя беспощадно смиряет, 
 Но даже листвы не вкушала царевна: 
 "Безлистной" подвижницу мудрые звали.

 Отшельников неколебимых и строгих, 
 Подвижников неуязвимых и стойких 
 Она превзошла, уязвимая телом, 
 Душой непреклонна в суровых обетах.

 И в дебрях лесных появляется некто, 
 Живое подобие ашрамы первой^*, 
 Нечесаный, шкурою черной одетый, 
 Пришел, опираясь на брахманский посох.

^* (Первая ашрама - первая стадия в жизни брахмана, в течение которой он должен учиться и вести аскетический образ жизни.)

 Прекрасная Парвати вышла навстречу,
 Приветом почтив благородного гостя:
 Не только подвижников более славных,
 Подвижники равных приветствовать рады.

 Приветствие принял он, как подобает; 
 Мгновенно усталости как не бывало. 
 Царевне в глаза посмотрел он спокойно, 
 И, как полагается, заговорил он;

 "Здесь трав и деревьев священных довольно? 
 И вдоволь воды? Расскажи мне, поведай! 
 И силы для подвига в теле довольно?
 Без тела, поверь, добродетель напрасна!

 На длинных лианах, взращенных тобою, 
 Уже появляются первые листья, 
 Устам уступая, которые ныне 
 Без всякой помады накрашенных краше?

 Священные травы ты скармливать рада 
 Назойливым лакомкам, ласковым ланям, 
 Чьи нежные очи в тревожном движенье 
 Подобны зеницам твоим неподвижным?

^* (Смысл вопроса: "Не гневаешься ли ты на ланей, поедающих добытые тобою с трудом священные травы?" Контроль над гневом - непременное свойство аскета.)

 Недаром слывет красота безгреховной: 
 Прекрасная, ты превзошла воздержаньем 
 Отшельников стойких, подвижников строгих, 
 Мудрейшим из мудрых пример подавая.

 Не столько небесной рекой цветоносной^*, 
 Чьи белые благоухают улыбки, 
 Не столько богатствами, сколько тобою
 Отец богоравный с потомством прославлен.

^* (Не столько небесной рекой цветоносной...- Речь идет о Ганге, текущей с Гималаев и улыбающейся рассыпанными по ней цветами.)

 В сокровище тройственном этого мира, 
 Наверное, выше всего Добродетель, 
 Превыше Любви и превыше Богатства; 
 Тебя привлекает одна Добродетель.

^* (Здесь речь идет о трех целях человеческой жизни: дхарме (добродетели), артхе (богатстве), каме (любви).)

 Тобою привеченный гостеприимно, 
 Я свой, не чужой: не чуждаются гостя!
 Согласно благим наставленьям блаженных,
 Сближаются близкие мудрою речью.

 Поэтому, как любознательный брахман, 
 Тебе, терпеливой, тебе, справедливой, 
 Дерзаю задать я вопрос откровенный; 
 Ответить изволь, если это не тайна!

 Рожденье в роду безначального Брахмы, 
 Все прелести мира в едином обличье, 
 Богатство, которого жаждать не надо,- 
 Все это твое. Разве этого мало?

 Не спорю, красавицы, твердые духом, 
 В несчастии могут решиться на подвиг, 
 Но я не постигну, какое несчастье 
 Постигло тебя, красоте угрожая.

 Твоя красота недоступна печали, 
 Домашние не оскорбляют красавиц; 
 Не тронет никто драгоценного камня, 
 Который украсил змеиное темя.

 Зачем украшеньями пренебрегаешь, 
 Одетая старческой красной корою? 
 Нет, юная ночь не торопится к солнцу, 
 Луною и звездами пренебрегая.

^* (Структура сравнения здесь такова: юная Парвати = ранняя ночь; ее украшения == звезды и луна; старость = конец ночи, заря; красная кора, приличествующая старости = солнечный свет.)

 Небесного рая взыскуешь напрасно! 
 Окрестные горы - обитель блаженных; 
 Взыскуя супруга, томиться не стоит; 
 Не ищут владельца себе самоцветы.

 Вздыхаешь ты,- значит, по мужу томишься; 
 Однако позволю себе усумниться; 
 Достойных тебя женихов я не вижу. 
 Неужто достойный тебя отвергает?

 Не верится что-то! Неужто жестокий 
 Тебя не жалеет, когда в беспорядке 
 Соломою рисовой волосы виснут 
 И словно забыты цветами ланиты?

 Тебя, истомленную подвигом долгим, 
 Тебя, опаленную солнцем полдневным, 
 Подобную бледной луне на ущербе, 
 Неужто тебя не жалеет любимый?

 Гордыня, видать, обуяла счастливца, 
 Когда заставляет он дивные очи 
 Взирать на полдневное гневное солнце, 
 Как будто нельзя на любимого глянуть.

 Доколе ты будешь томиться, вздыхая? 
 Моею заслугою в этом рожденье 
 Готов я, пожалуй, с тобой поделиться, 
 Желанного только бы ты назвала мне!"

^* (Брахмачарин, ведя праведную жизнь, накопил религиозные заслуги и предлагает поделиться ими с Умой, чтоб помочь ей обрести желаемое.)

 С догадливым брахманом спорить не смея, 
 Не смея при этом открыться чужому, 
 Подвижница молча мигнула подруге 
 Очами, забывшими черную краску.

 Подруга почтительно молвила гостю? 
 "Не стану скрывать, любознательный садху,
 Зачем она тело на солнце сжигает,
 Как будто цветок не сгорает на солнце.

 Презрела богов горделивая дева,
 Желая того, кто трезубцем владеет
 И прелести женской доступен едва ли,
 Поскольку сожжен величайший прелестник.

 Оружием "хум"^* отраженная сразу, 
 В полете своем не достигнув Пурари,
 Ей сердце пронзила стрела роковая,
 Сожженного лучника не посрамила.

^* (Вопль хум - оружие Шивы.)

 С тех пор, изнуренная гибельной страстью, 
 И ночью и днем, от сандала седая^*, 
 На снежные глыбы ложилась напрасно,
 Не зная покоя, сгорала царевна.

^* (...от сандала седая...- Парвати сандаловой мазью покрывала лоб, чтобы остудить его, но сандал тут же высыхал и прахом оседал на волосах.)

 Когда воспевали Пинакина громко,  
 В слезах говорила невнятно такое, 
 Что плакали даже царевны-киннары, 
 Которым она подпевала, бывало.

 Дремать начинала не раньше рассвета, 
 Забудется сном - и проснется мгновенно. 
 "Зачем ты уходишь, постой, Нилакантха!" - 
 Мечту заклинала, обняв сновиденье.

 "Всеведущий ты, вездесущий, премудрый, 
 Любви моей только никак не приметишь",- 
 Любимого втайне она упрекала, 
 Луною Венчанного^* вечно рисуя.

^* (Луной Венчанный - Шива. Рисовать любимого - традиционное утешение для влюбленных.)

 Желанного все-таки не обретая, 
 Не зная, как цели достигнуть иначе,
 Отцовским согласьем она заручилась
 И здесь поселилась, подвижница наша.

 Ты видишь: деревья уже плодоносят, 
 Взращенные нашей прилежной подругой, 
 А в сердце желанье, как прежде, бесплодно,
 И первых побегов не видно поныне.

 Над ней, безутешной, рыдают подруги; 
 Неведомо только, когда, непреклонный, 
 Он к ней снизойдет, утоляя желанье, 
 Как дождь, над печальною сжалившись пашней".

 Без слов проницающий сердце любое, 
 Предвечный подвижник и вечный любовник, 
 Как будто нисколько не радуясь, молвил: 
 "Скажи мне, почтенная, это не шутка?"

 В ладони своей, словно в нежном бутоне, 
 Таила прозрачные бусины четок; 
 Недаром красавица думала долго, 
 Ответила коротко горная дева:

 "Да, все это правда, поверь мне, мудрейший! 
 Я здесь добиваюсь неслыханной чести, 
 Которую подвиг сулит мне как будто... 
 И недостижимого дух достигает".

 Сказал брахмачарин: "Избранник достойный! 
 И ты пожелала себе господина, 
 Которому нравится всякая мерзость?
 Одобрить мне трудно такое желанье!

 Повязана сладостной свадебной нитью, 
 Рука твоя нежная вынесет разве 
 Отвратное прикосновение Шамбху, 
 Которому змеи милее браслетов?

 Представь ты себя в одеянье невесты! 
 Наряд, на котором рисуются гуси, 
 Твой свадебный шелк сочетается разве 
 Со шкурой слоновою кровоточащей?

^* (Наряд, на котором рисуются гуси...- На одежде невесты рисовали пары гусей. Со шкурой слоновою кровоточащей...- Шива носил на себе шкуру убитого им демона-слона Гаджасура.)

 Следы твоих ножек, окрашенных красным, 
 Привыкших ступать по цветам и циновкам, 
 Появятся там, где сжигают усопших, 
 Где волосы мертвых дымятся во мраке?

 Как хочешь, тебя невозможно представить 
 В объятьях Трехглазого - это нелепо! 
 На персях, которые просят сандала,
 Останется пепел костров погребальных.

 Посмешищем сразу ты станешь, царевна! 
 Достойная только слонов наилучших 
 На старом быке восседать пожелала: 
 Почтенные зрители будут смеяться.

 Мне жалко прекрасных, и ту и другую, 
 Которых влечет богомерзкий Капалин; 
 Небесной луною давно завладевший, 
 Земную луну обесславит он тоже.

 Безродный урод, неимущий, бездомный, 
 Скиталец, одетый пространством всемирным,- 
 Жених незавидный, лишенный достоинств, 
 Которыми вправе гордиться невеста.

 Желанье дурное пора пересилить! 
 Твоя красота не такого достойна. 
 Позорным столбом заменять не пристало 
 Столба в средоточии древних обрядов".

 Дрожала губа оскорбленной царевны; 
 Лианы бровей изгибавшая в гневе, 
 Внимая речам неугодным, бросала 
 На дваждырожденного^* взгляды косые.

^* (Дваждырожденный - здесь: брахман.)

 И, выслушав гостя, сказала царевна; 
 "Величие Хары тебе неизвестно. 
 Мирская слепая убогая низость 
 Постигнуть не в силах Великую Душу.

 Надеждой и страхом питается подвиг, 
 Отводит он беды, сулит он богатство; 
 Тому, кто превыше тревожной надежды, 
 Хранителю мира не надобен подвиг.

 Богатство дарует нам бог неимущий; 
 Живущий в соседстве костров погребальных, 
 Властитель миров, он воистину страшен, 
 Однако "Благим", непостижный, зовется.

^* (Имя "Шива" может быть переведено как Благой.)

 Со змеями злобными вместо браслетов, 
 В роскошных шелках или в шкуре слоновой,
 Украшенный черепом или луною,-
 Во множестве обликов непостижимый.

 С Божественным сладостно соприкасаясь, 
 Святой чистотой заражается пепел, 
 Который потом рассыпается в пляске, 
 И пеплом таким натираются боги.

 Тому, кто на старом быке разъезжает,
 На гордом слоне восседающий Индра
 Пыльцою пурпурною древа мандара
 Стопы осыпает, корону склоняя.

 Обмолвился правдою ты, злоязычник, 
 Безродным назвав повелителя дерзко: 
 Ему подобает считаться безродным, 
 Когда Прародитель^* - его порожденье.

^* (Прародитель - Брахма.)

 Довольно! Пускай говорил ты мне правду, 
 Пускай описанье твое достоверно, 
 Я сердцем к нему прилепилась навеки:
 Не верит любовь оскорбительным слухам.

 Заставь брахмачарина смолкнуть, подруга! 
 Ответить он хочет мне: дрогнули губы! 
 А тот, кто внимает речам богохульным,
 Кощунствует сам, богохульствует молча.

 Мне лучше уйти!" Уходила царевна, 
 Кору на груди разорвав ненароком; 
 Ее задержал, перед нею возникнув, 
 С улыбкою тот, кто быком знаменован.

 Задрожала царевна, увидев любимого, 
 Не посмела ступить, отступить не осмелилась,
 Как река, вековечным утесом задержана,
 Не стояла, не шла, без опоры парящая.

 "Завладела ты мною навек, ненаглядная", - 
 Произнес покоренный неслыханным подвигом, 
 И в ответ истомленная сразу воспрянула, 
 Обретая желанного, сил преисполнена.

Глава III. СОЖЖЕНИЕ МАДАНЫ